—
Я не всегда была старой и немощной, я жила в белорусской деревне, у
меня была семья, очень хороший муж. Но пришли немцы, муж, как и другие
мужчины, ушел в партизаны, он был их командиром. Мы, женщины,
поддерживали своих мужчин, чем могли. Об этом стало известно немцам.
Они приехали в деревню рано утром. Выгнали всех из домов и, как
скотину, погнали на станцию в соседний городок. Там нас уже ждали
вагоны. Людей набивали в теплушки так, что мы могли только стоять.
Ехали с остановками двое суток, ни воды, ни пищи нам не давали. Когда
нас наконец выгрузили из вагонов, то некоторые были уже не в состоянии
двигаться. Тогда охрана стала сбрасывать их на землю и добивать
прикладами карабинов. А потом нам показали направление к воротам и
сказали: «Бегите». Как только мы пробежали половину расстояния, спустили
собак. До ворот добежали самые сильные. Тогда собак отогнали, всех, кто
остался, построили в колонну и повели сквозь ворота, на которых
по-немецки было написано: «Каждому — свое». С тех пор, мальчик, я не
могу смотреть на высокие печные трубы.
Она оголила руку и
показала мне наколку из ряда цифр на внутренней стороне руки, ближе к
локтю. Я знал, что это татуировка, у моего папы был на груди наколот
танк, потому что он танкист, но зачем колоть цифры?
— Это мой номер в Освенциме.
Помню,
что еще она рассказывала о том, как их освобождали наши танкисты и как
ей повезло дожить до этого дня. Про сам лагерь и о том, что в нем
происходило, она не рассказывала мне ничего, наверное, жалела мою
детскую голову.
Об Освенциме я узнал уже позднее. Узнал и понял, почему моя соседка не могла смотреть на трубы нашей котельной.
Мой
отец во время войны тоже оказался на оккупированной территории.
Досталось им от немцев, ох, как досталось. А когда наши погнали
немчуру, то те, понимая, что подросшие мальчишки — завтрашние солдаты,
решили их расстрелять. Собрали всех и повели в лог, а тут наш самолетик —
увидел скопление людей и дал рядом очередь. Немцы на землю, а пацаны —
врассыпную. Моему папе повезло, он убежал, с простреленной рукой, но
убежал. Не всем тогда повезло.
В Германию мой отец входил
танкистом. Их танковая бригада отличилась под Берлином на Зееловских
высотах. Я видел фотографии этих ребят. Молодежь, а вся грудь в
орденах, несколько человек — Герои. Многие, как и мой папа, были
призваны в действующую армию с оккупированных земель, и многим было за
что мстить немцам. Поэтому, может, и воевали так отчаянно храбро.
Шли
по Европе, освобождали узников концлагерей и били врага, добивая
беспощадно. «Мы рвались в саму Германию, мы мечтали, как размажем ее
траками гусениц наших танков. У нас была особая часть, даже форма
одежды была черная. Мы еще смеялись, как бы нас с эсэсовцами не
спутали».
Сразу по окончании войны бригада моего отца была
размещена в одном из маленьких немецких городков. Вернее, в руинах, что
от него остались. Сами кое-как расположились в подвалах зданий, а вот
помещения для столовой не было. И командир бригады, молодой полковник,
распорядился сбивать столы из щитов и ставить временную столовую прямо
на площади городка.
«И вот наш первый мирный обед. Полевые
кухни, повара, все, как обычно, но солдаты сидят не на земле или на
танке, а, как положено, за столами. Только начали обедать, и вдруг из
всех этих руин, подвалов, щелей, как тараканы, начали выползать немецкие
дети. Кто-то стоит, а кто-то уже и стоять от голода не может. Стоят и
смотрят на нас, как собаки. И не знаю, как это получилось, но я своей
простреленной рукой взял хлеб и сунул в карман, смотрю тихонько, а все
наши ребята, не поднимая глаз друга на друга, делают то же самое».
А
потом они кормили немецких детей, отдавали все, что только можно было
каким-то образом утаить от обеда, сами еще вчерашние дети, которых
совсем недавно, не дрогнув, насиловали, сжигали, расстреливали отцы
этих немецких детей на захваченной ими нашей земле.
Командир
бригады, Герой Советского Союза, по национальности еврей, родителей
которого, как и всех других евреев маленького белорусского городка,
каратели живыми закопали в землю, имел полное право, как моральное, так
и военное, залпами отогнать немецких «выродков» от своих танкистов.
Они объедали его солдат, понижали их боеспособность, многие из этих
детей были еще и больны и могли распространить заразу среди личного
состава.
Но полковник, вместо того чтобы стрелять, приказал
увеличить норму расхода продуктов. И немецких детей по приказу еврея
кормили вместе с его солдатами. Думаешь,
что это за явление такое — Русский Солдат? Откуда такое милосердие?
Почему не мстили? Кажется, это выше любых сил — узнать, что всю твою
родню живьем закопали, возможно, отцы этих же детей, видеть концлагеря
с множеством тел замученных людей. И вместо того чтобы «оторваться» на
детях и женах врага, они, напротив, спасали их, кормили, лечили.
С
описываемых событий прошло несколько лет, и мой папа, окончив военное
училище в пятидесятые годы, вновь проходил военную службу в Германии, но
уже офицером. Как-то на улице одного города его окликнул молодой немец.
Он подбежал к моему отцу, схватил его за руку и спросил:
— Вы не
узнаете меня? Да, конечно, сейчас во мне трудно узнать того голодного
оборванного мальчишку. Но я вас запомнил, как вы тогда кормили нас
среди руин. Поверьте, мы никогда этого не забудем.
Вот так мы приобретали друзей на Западе, силой оружия и всепобеждающей силой христианской любви. из книги священника Александра Дьяченко «Преодоление» .
