Рассказ сторожа храма, одного прихода ...«Тайну цареву скрывать хорошо, дела же Божии открывать славно» (Тов. 12, 7).
Во время одного из своих посещений приходов моей епархии я в одном из них имел замечательную встречу, о которой мне и хочется написать, потому что, по моему глубокому убеждению, совершенно неожиданно Господь устами простого некнижного человека благоволил ответить мне на вопрос, который всех нас так сильно волнует.
После божественной литургии и обычного обеда в приходском доме, я зашел осмотреть подвальное помещение храма и там встретил церковного сторожа, который занимает в этом помещении маленький скромный уголок и живет там вот уже более пятнадцати лет подвижнической жизнью, не принимая ни от кого ни одной копейки денег, не истратив ни одного гроша на себя, питаясь и одеваясь исключительно тем, что приносят ему прихожане этого храма.
История этого дивного старца для всех нас чрезвычайно поучительна и, хотя язык его чудной повести и представлял какую-то смесь русских, украинских, польских и исковерканных английских слов, но сила и выразительность их поражали меня своей библейской красотой, и он, сам не сознавая того, часто говорил словами древних пророков и Псалтири.
Мне невольно припомнилось дивное житие преп. Марии Египетской, в котором Великая, никогда не умевшая читать и никогда не читавшая Библии, отвечала святому старцу Зосиме буквально словами Священного Писания, ибо, как она сама сказала, Слово Божие живое и действенное, само учит знанию человека.
Итак, начнем нашу повесть.
Благочестивый старец сей прибыл в эту страну лет сорок тому назад.
Как многие из наших соотечественников тогда и теперь изумленный богатством страны и возможностью обогащения, он неудержимо отдался этому стремлению и стал уклоняться от путей Божиих.
Трудясь на рубке леса, он не давал своему телу никакого покоя, работая от зари до зари, не покладая рук даже в воскресные и праздничные дни.
Была весна. Наступили прекрасные дни, и вдруг он вспомнил о Пасхе Христовой, от которой не может отказаться ни одно православное русское сердце даже в самые мрачные греховные дни своей жизни.
Но захваченный в водоворот такого неистового труда, живя и работая в лесу, он потерял всякий счет дням и неделям и только где-то в тайнике своего сердца ощущал близость этого Великого Дня.
Он спросил своих товарищей по работе, когда наступает день Святой Пасхи, но они, как иноверцы, не могли ничего сказать ему.
И вот как-то, по обязанностям своей работы, он прибыл в одно небольшое селение и там встретил своих соотечественников от которых узнал, что православная Пасха прошла уже две недели тому назад.
Эта весть страшно поразила его и он в простоте своего сердца, стал думать: «Если Бог меня не наказал, за то, что я работал в такой великий день, то значит — Бога нет».
Эта мысль не отступала от него ни день, ни ночь, принимая огромные размеры.
Она поглотила всего его и, как молот, с каким-то диавольским ритмом, стучала в его голове: «Бога нет, Бога нет, Бога нет»…
И тут с ним случилось странное происшествие.
Был прекрасный солнечный день.
Он вышел на лесную поляну и взглянул на чудное бледно-голубое северное канадское небо, как вдруг внезапно кто-то сверху ударил его по плечам с такой силой, что он даже присел.
И тут он почувствовал, что он не один, что кто-то мрачный и гнетущий нераздельно находится с ним и обнимает его как бы всем своим существом.
С того дня он потерял сон, потерял аппетит, а в душе своей ощущал истинный ад.
Такое состояние становилось все хуже и хуже и он начал заговариваться.
Здесь мы хотим отметить его замечательное описание своей одержимости, которое вполне соответствует учению святых отцев об этом грустном состоянии души.
— Я, — говорил мне старец, — не потерял своего рассудка, прекрасно понимая все, что вокруг меня говорилось и делалось.
Но каждый раз, когда я хотел сказать что-нибудь разумное, язык мой гортань моя и уста мои мне не повиновались и, исполняя чужое приказание, произносили безумные слова, переплетенные с ругательствами.
Все это я прекрасно понимал, видел и бесконечно страдал.
В особенности мне было тяжело, когда я начинал молиться в своем сердце.
Тогда все мое тело начинало извиваться и изгибаться, и часто я был вынуждаем прекращать молитву, чтобы остановить свое видимое безумие.
Когда я складывал пальцы для крестного знамения, — продолжал мой старец, — то ни приблизить их ко лбу, ни лоб к ним, я не мог.
Как ни напрягался я, как не силился перекреститься, только лишь пот выступал у меня на лбу и я чувствовал, как какая-то неимоверная упругая мрачная сила не давала мне осенить себя святым крестом.
Иногда мне становилось легче, и я с поспешностью творил на себе крестное знамение, как бы воруя его у кого-то.
По свидетельству свв. отцев, бес не может войти в самую душу человеческую, проникнуть в ее сущность, потому что она создана по образу и подобию Божию.
Попущением Божиим, он может в одержимом им человеке засесть, как разбойник, в область находящуюся между душой человека, отдающей приказания по своему желанию, и членами тела, исполняющими эти приказания души, своей госпожи.
Эту область диавольской засады можно смело назвать нервной системой, которая приводит все тело в движение.
Таким образом, совершенно справедливо даже медицина одержимых людей называет нервнобольными.
Но не будем уклоняться от нашей повести.
У старца были кое-какие сбережения, всего около 300 долларов, что по тем временам было не малой суммой.
Это дало ему возможность ходить по разным врачам, которых он умолял или исцелить его, или лишить жизни.
Иногда он выходил на работу, но чаще все время лежал.
— И вот однажды, когда я лежал на постели, — продолжал свой удивительный рассказ этот дивный старец, — я вдруг услышал голос, голос не человеческий, голос, который я слышал всем своим существом, но это был все же настоящий голос — звучный, острый, точный:
— Твой Врач там, на небе. Ты должен сказать, с кем ты хочешь быть: с Богом или с этим, который сейчас с тобой?
В ответ на эти слова я как бы весь превратился в крик и жалобно возопил:
— С Богом. Хочу быть с Богом.
И тот же голос снова зазвучал:
— Чтобы быть с Богом, надо исполнять Его заповеди и каяться в своих грехах, а грехов у тебя очень много.
Не зная к кому мне обращаться, я ответил:
— Господи. Я исповедывался не раз в своих грехах.
— Нет. Ты не каялся в своих грехах. Ты просто говорил священнику свои грехи без покаяния. Священник только Мой свидетель, и нужно говорить ему свои грехи и Богу открывать свое сердце и каяться в своих грехах перед Богом, перед Матерью Божией и перед святыми. У тебя же много грехов. Вспомни их. Подумай.
— Тут я обратился к своей памяти, — продолжал мне рассказывать старец, — но сколько я ни напрягал свой ум, не мог ничего припомнить. И я ответил говорившему мне, что я ничего не помню. Три раза голос понуждал меня вспомнить все свои грехи, три раза я напрягал свой ум, но вспомнить ничего не мог.
Тогда грозно и повелительно, словно огромный колокол, стал звучать во всем моем существе, голос как бы Самого Бога:
— А ты помнишь, когда ты был ребенком, ты ослушался свою мать. А когда ты был юношей, помнишь, ты совершил этот грех (и Он назвал этот грех мой).
И голос стал перечислять все мои бесчисленные грехи.
Со мной же происходило что-то воистину чудесное, ибо каждый раз когда голос называл грех, для меня исчезало время и я переносился в то место, где как бы сейчас совершал его снова.
Я ни только не мог ничего возразить в свое оправдание, но по мере того, как все это происходило, я стал подниматься с своего ложа и в трепете пал ниц на землю, заливаясь слезами.
И единственно, что я мог произнести, было: «Господи, помилуй».
Не знаю, сколько времени пролежал я, рыдая на земле. Но голос снова как бы пробудил меня:
— Теперь иди и кайся. Но сначала запрись в своей комнате, три дня ничего не ешь и громко говори Богу все указанные тебе грехи свои.
В конце же третьего дня пойди к священнику, исповедуйся ему и Богу и причастись Святых Таин.
После этого ты еще три года будешь страдать, но не так сильно, а после семи лет Я сам буду направлять тебя.
— Все это я со тщанием исполнил, как велел мне голос. Но как расскажу тебе, Владыка, — обращался ко мне старец, — как тяжело было мне приступить к св. исповеди? Но милосердный Господь помог мне и я изблевал все свои грехи из души. И священник, и я плакали вместе. На другой день я приступил к Святым Тайнам.
Меня и тут преследовала злая сила, но не так уж упорно. Наконец я причастился и неизреченная радость стала входить в меня, постепенно очищая меня от головы до ног.
Я весь был охвачен таким счастьем, таким блаженством, что не выдержав, я тут же при всех в церкви пал ниц и стал рыдать.
Меня уже знали как потерявшего разум и поэтому мое поведение и на этот раз не вызвало никакого удивления, и только тем редким молящимся, еще не знавшим меня и обратившим на меня внимание, объяснили: «Это сумасшедший».
Затем встав, я устремил свой взор на икону Спасителя, но чудесным образом св. лик закрылся от меня неким покрывалом, и тот же голос снова прозвучал:
— Вспомни, что Я тебе сказал — тебе три года еще нужно каяться и немного страдать, ибо у тебя есть еще грехи, от которых ты должен отступиться. Помни, что теперь ты больше не самостийник, а русский человек. Вот Я возвеличу Православие в земле русской и оттуда оно воссияет на весь свет.
— Господи, — дерзнул я возразить говорившему мне, — как же это будет, когда там коммуна?
— Коммуна исчезнет и развеется, как прах от ветра.
— Но зачем же она существует сейчас, если она должна исчезнуть? — вопросил я.
— Для того, чтобы сделать в России один народ, с одним сердцем и одной душой, и, очистив его огнем, Я сделаю его Моим народом, вторым Израилем.
Но тут я посмел возразить:
— Господи, но как же это может быть, когда столько лет там люди не слышат слова Божия, у них нет даже книг и они ничего не знают о Боге?
— Вот и хорошо, что они ничего не знают, потому что, когда они услышат слово Божие, тогда всем сердцем своим, всею душой своей примут его. А здесь многие из вас ходят в церковь, но каждый верит по своему и в гордости своей не принимает чистой православной веры. Горе им, ибо они готовят себя на сожжение.
Вот я простру десницу Свою и Православие из России воссияет на весь свет, и настанет такое время, когда дети там будут носить на плечах своих камни для постройки храмов. Рука Моя крепка и нет такой силы ни на земле, ни на небе, которая бы противостала ей.
— Вот смотри, — прозвучал голос, и я вдруг увидел как бы всю Россию, все ее границы, осененные и огражденные большими дубовыми светящимися крестами.
— А с тобой Я сделаю так, что ты будешь каждый день в церкви и ты ни в чем не будешь иметь нужды, пока не выйдешь из тела своего и не придешь ко Мне. Не бойся, тебя никто не тронет. Подними руку твою и тронь Меня. И как ты не можешь тронуть Меня, так и к тебе никто не прикоснется.
Тут я спросил Господа, в какую церковь мне идти. Спросил потому, что в этом городе было много разных церквей: униатская, украинская и прочие. Голос мне сказал:
— Я этих церквей не знаю, ибо в них не живет Дух Мой.
— И голос указал мне на этот храм, в котором я и живу до сего дня.
Всю эту дивную повесть передавал мне старец, обливаясь слезами, да и я сам не мог слушать ее без слез.
— Мне люди часто говорят, — продолжал старец, — что я святой. Но какой я святой? Я, Владыко, самый мерзкий человек и непрестанно прошу Господа, чтобы Он дозволил мне лечь у ног Его, как пес ложится у ног своего хозяина. Я говорю Господу: «Господи, как человек, который бросается в воду, чтобы утонуть, так дай мне утонуть в любви Твоей.
И если когда-нибудь грех станет предо мною и я захочу протянуть к нему руку свою, то, молю Тебя, убей меня, но не дай мне согрешить». Когда я молился так, то услышал голос:
— Твоя молитва угодна Богу, потому что ты предпочитаешь смерть греху.
Рассказал мне также этот старец, что во время своих покаянных трудов он дал обет Богу никогда ничего не принимать из пищи по пятницам и долгое время он исполнял этот взятый на себя подвиг.
Но однажды он был в доме одного священника и ему пришлось сказать последнему, что он по пятницам обещал ничего не есть.
Священник стал его разубеждать, указывая на его слабое здоровье и совсем было убедил отказаться от этого поста.
Вернувшись домой он вдруг очень захотел напиться воды.
Взяв чашку он наполнил ее водой, поднес к устам, но тут же с ним произошло что-то совсем невероятное — чашка с водой прильнула к его рту, но какая-то неведомая сила не позволяла ему напиться.
Он вдруг услыхал голос: «Пей, что же ты не пьешь?».
— Я силился наклонить чашку, — рассказывал старец, — локоть мой был свободен и я его все время поднимал, но рука моя с чашкой оставалась скованной.
Три раза голос мне предлагал напиться и три раза я делал невероятные усилия, но рука моя оставалась как бы взятая в сильнейшие тиски.
Тогда голос мне сказал: «Теперь ты видишь, кого надо тебе слушаться».
Этими словами старец закончил свою дивную повесть и мы с ним скоро расстались…
Рассуждая о последнем случае, я увидел в нем преподанный всем нам, пастырям, урок: в наши дни страшного отступления, от Христа и оскудения веры мы должны поддерживать всякое выражение благочестия в народе или в отдельном верующем человеке и не только его не убеждать оставить взятый на себя подвиг, но помогать ему советами и наставлениями продолжать его со всякой рассудительностью и мудростью.
Да не усомнится никто в истинности всей этой трогательной повести и да не подумает что все рассказанное в ней есть плод больного воображения старика, находящегося в прелести.
Все может подделать диавол, но никогда он не сможет дать нам почувствовать самых великих добродетелей христианских: смирения, кротости, умиления, потому что будучи сам нераскаянной гордыней, полным антиподом этих добродетелей он не способен преподать то, чего сам совершенно не имеет. Во всем лике нашего старца, на всем рассказе его лежит эта Божия печать смирения, глубокого покаяния и кротости.
Все, что он говорил мне, я записал.
Многие слова мне пришлось изменить, но смысл и строй всего сказанного, я передаю совершенно точно, ибо «Тайну цареву скрывать хорошо, дела же Божии открывать славно» (Тов. 12, 7).
Источник: Православное обозрение.